Правильное дыхание - Д. М. Бьюсек

– Я предполагала, что была, так как завуч казался очень правильным человеком, из тех, у которых все в жизни по списку, – таким к определенному возрасту положен комплект из жены с ребенком. Мне, конечно, неприятно было с ними вот так расправляться, но кулинарный техникум настраивал на соответствующий лад. Так что муки совести решила отложить на потом, а пока утешалась идиллическими картинами обедов типа «шестнадцатая перемена блюд». Вот только непонятно было, откуда брать еду – видимо, пришлось бы тащить из ресторана, в который устроюсь работать. Воровать, конечно, нехорошо, но у нас же все общее – значит, бери не хочу. Ах да, кстати, и в завуче у меня будет большая потребность, чем у не кормящей его жены – так что опять же имею право. В общем, в итоге пришла в легкий ужас от обилия коммунистических перспектив… (в сторону) Так ты ее спускаешь уже на воду?.. – машет рукой, опять поворачивается к дочке, но тут же встает. – Нет, пошли, он с ней без нас сотворит что-нибудь нехорошее, как пить дать.

Через полчаса, в мокром виде:

– На чем остановились-то? Да, записала себя, значится, мысленно уже в кулинарное училище, на историю ходить перестала, остальные предметы, правда, не забросила, тянула по инерции. Ну и руководствуясь светлыми принципами магического реализма, он же «авось»: пока напрямую никуда не гонят, будем делать вид, что все как всегда, а там уж, как пойдет. И принципы не подвели. Любовриска, оказывается, еще в тот же день поскакала с телегой аж к директорше, а та ей: – Любовь Борисовна, у меня для вас такая новость, прямо не знаю, для школы это, конечно, трагедия, но не можем же мы вас удерживать, в общем, тут говорили со мной из РОНО, очень просят вас прямо с июня на место заведующей какого-то там отдела кислых щей с двойным окладом… Двойной оклад плюс отсутствие школьников – против такого даже Любоврискины принципы были бессильны.

– Но получилось, как она хотела – в школе осталась только одна от вам.

– Именно так, кроме отвама. До конца года все дружно делали вид, что ничего не происходит, а в мае вызвала меня как-то наша третья историчка – молоденькая, забыла уже, как ее звали, и сказала, что ей придется опросить меня по всему учебному материалу за последнюю четверть, чтобы проставить четвертную и годовую оценки. Ты, – говорит, – поготовься недельку… Поготовилась, сдала. Всё хорошо, – говорит, – но на будущее: вот ты, когда рассказываешь, бухтишь своё бу-бу-бу, а надо – с выражением. Ну и что, что голос такой. Попробуй, как на сцене. Вот, лучше уже. И ничего смешного. Ты потренируйся.

А потом она же мне и рассказала про Любовриску, так что стало совсем понятно, откуда подул ветер. – Вот, – говорит, – буду я у вас, видимо, вести в следующем году историю, – и вздыхает. – А вы, небось буйные, я старшие классы вообще боюсь брать, знаю я вас. – Ой, да, – говорю, – наш класс бывает иногда неуправляемым, что есть, то есть, но вы не бойтесь, привыкнете… когда-нибудь, к тому же по сравнению с ашками мы еще ничего, учительский стол не взрывали, только мусорную корзину, и то еще в первой четверти, клей тоже почти никто не нюхает, качки спят себе тихо, металлисты цепями не сильно брякать стараются… – в общем, подтолкнула ее слегка в правильном направлении, в смутной надежде на более существенные перемены в расписании. И таки да, трам-пам-пам, сработало: в девятом классной у нас стала англичанка Елена Васильевна – прекрасно, – а историю взял завуч – еще прекраснее. О, и даже школьную форму мерзкую синюю отменили у старшеклассников! И зажила я еще лучше и веселее и так и прожила себе спокойно всю оставшуюся школу, а потом вышла замуж, стала жить-поживать и добра наживать, конец, а кто слушал…

– Ольга, ты бы хоть ребенка постыдилась.

– Ну вот я именно из-за ребенка и притормаживаю.

– Какой я вам ребенок?!

– Да, Оль, у нее вон и девушка уже есть, чему ты ее плохому в этой жизни уже научишь? Тем более тебя тогдашнюю она уже переросла.

– Ладно-ладно. Просто там еще один неприятный эпизод на подходе. Но это было уже в сентябре.

Задумалась, молчит.

Дочка:

– Что, такой сильно неприятный?

– Та… Нет, ерунда. Просто забывается постоянно, вот, пытаюсь восстановить контекстно, – оттягивает, – что у нас тогда было, 89-ый… Вообще отличный был год, за некоторыми исключениями, столько всего происходило, видимо, поэтому всякая фигня забывалась легче… – совсем уходит в воспоминания – да… помню, на Войновича ходили в Дом Медика, с Дусей там еще встретились, из лагеря, неважно, на других… зубров… за журналами-газетами гонялись, по телевизору чего только не смотрели… заседания депутатов, «Взгляд», «До и после полуночи», митинги на Пушкинской, а вот Лужники, собирались тогда в Лужниках уже?..

– Собирались после полуночи?

– Не, кука, это передача такая была, там еще ламбаду однажды показали. Вот тут-то мы всем Крымом и полегли. Лужники, Взгляды – это все ихняя москальская политика (мама неодобрительно урчит в Манину сторону), а ламбада – вот это было да. Как пошли все жо… пардон, но чем же еще! Как пошли крутить и юбки подрезать, маманя моя озверела в который раз, обратно попыталась подол пришить, щас. Да, – Маня довольно жмурится, – жопы-то у нас были, а вот насчет крутить – это немногим было дано.

– Маня, во «Взгляде», между прочим, тоже мтв-шные клипы крутили. А ламбада к нам в 89-ом еще не дошла.

– Не, вроде дошла.

– А я говорю – не дошла. Хотя, может, и дошла. Но концерты уже точно были, Дуся попала на Пола Саймона в парке Горького, с Пинк Флойда одноклассники выходили совершенно другими людьми, это все по рассказам знаю, на концерты мне не хватало, к сожалению, хоть и подрабатывала что-то там – кажется, тогда и начала на почте работать. Закрыли глаза, что 16-ть исполнялось только в сентябре, или вообще не обратили внимания, я же еще и вымахала как следует, опять же за лето, или уже весной. Бабушка считала, что это все гречневая каша – повезло достать пару кило – у нас в роду таких дылд не было. Да, почту разносила с утра пораньше, летом легко оказалось вставать.

– Вот откуда ты такой жаворонок.

– Наверняка. Или наоборот. Неважно, так что и осенью продолжала работать, тем более что бабушке на лекарства стало не хватать, мы-то думали, там только трепыхания эти, а к концу года обнаружилось нечто похуже, в общем, почтовые копейки были кстати, хотя потом и их стало недостаточно, так что пришлось даже, – опять подвисает.

– Ты ничего не пропустила?

– Пропустила-пропустила, возвращаюсь. Ладно, а в первую школьную неделю, буквально 2-ого числа, приключилась со мной похожая ситуевина… (задумывается) Наверное, из-за быстроты реакции все так мгновенно произошло, что из памяти испарилось практически целиком. Помню отдельные кадры, моменты какие-то… Даже где точно было – и то не помню. Где-то у школы. И не поздно, во время занятий? Вот на кой мне понадобилось выходить? А. Да. Случился свободный урок по поводу субботника, то есть уборки территории. Вот и пошла за какой-то тачкой что ли на задворки. А тут эти двое, один из десятого, мажор, и один уже закончивший.

– Не поняла, почему мэр?

– Какой мэр? А, нет, это значит, из хорошей семьи. Иначе – блатной. Я ж тебе объясняла – шпана попроще от меня уже давно отвалила, там у Лизы были связи, скажем так, а этим все чего-то там хотелось…

– И?

– И вот – туман. Зато отлично помню, что было дальше, сейчас опять попытаюсь вам изобразить в реальном времени, так что, будете засыпать, предупредите.

– Ты только в монологи обратно не ударяйся.

– Не гарантирую, но постараюсь. Да там и не до монологов было. И тоже все довольно быстро происходило, примерно так:

5 сентября 1989 (вторник)

Довольно большая учительская, немного учителей – урока нет, но за детками на субботнике кто-то тоже должен наблюдать, – занимаются своими делами, кто сидит, кто стоит. Завуч чуть позади, у окна, рядом учительница географии, на переднем плане какие-то малознакомые учительницы, за одним из столов – уже подскакивая с места – англичанка Елена Васильевна – все это Оля Таранич отмечает чисто автоматически, на фоне непрерывного лихорадочного словоизвержения, источником которого является учительница физики, только что вбежавшая в учительскую и втащившая Олю за собой. За ними в дверях толпятся и тоже галдят любопытные – которых раздвигает школьная медсестра, поддерживающая за плечи спотыкающегося десятиклассника – вид у обоих был бы комичным, так как медсестра махонькая, примерно в половину его роста – если бы не его общая потрепанность и окровавленный нос, грозящий вот-вот превратиться в сливу. Олин вид тоже оставляет желать лучшего, хотя в глаза это не бросается: блузка чуть сбита на бок, на колготке дырка, в целом жива-здорова, но тихо пыхтит, как будто у нее одышка, и держится правой рукой за левый бок. Кажется спокойной – лишь внимательный наблюдатель может заметить в ее взгляде что-то не то, как будто он с трудом фокусируется. Как только завучу удается на секунду его поймать, он тут же сводит рот трубочкой и начинает тихо выдыхать. Оля смаргивает пару раз и тоже начинает правильно дышать – все это под несмолкающий аккомпанимент: